ИЗБИРАТЕЛИ!

Все это ложь, но сегодня, когда я перечитывал листовку, мне бросилась в глаза фраза, на которую в далеком уже 1989-м даже не обратил внимания. А именно она-то и главная: только райкомовский аппаратчик, учуявший в моих выступлениях опасность потери своего места, мог увязать стерилизацию, за которую я якобы ратовал, с "решением социальных проблем хирургическим способом". Надо ли после этого добавлять, что подобная продукция миллионами экземпляров изготовлялась на множительной технике в райкомах КПСС?

Процедура многоэтапного выдвижения кандидатов была столь же полезна, как и официальная агитация против любого независимого кандидата. Полезна, потому что втягивала в орбиту политической деятельности тысячи и тысячи людей, впервые услышавших и открытую критику властей, и публичную дискуссию по самым острым вопросам, которые до недавних пор было боязно обсуждать даже на кухне в кругу семьи.

Как я уже писал, в начале избирательной кампании мне пришлось пройти несколько этапов отбора кандидатов: сначала в своем коллективе на общем собрании преподавателей и сотрудников юридического факультета, затем на общеуниверситетском собрании и, наконец, на окружном собрании представителей трудовых коллективов и избирателей по месту жительства.

На всех этапах было по нескольку претендентов, и во всех случаях выдвижение и обсуждение кандидатов принимало характер многочасовой дискуссии. Была и скрытая пружина избирательной кампании - борьба с кандидатами, выдвинутыми и поддерживаемыми райкомами КПСС (а в нашем избирательном округе было три райкома - Василеостровский, Сестрорецкий и Кронштадтский и один горком - Зеленогорска).

Первые свободные выборы ("свободные"?! - нет, все же пишу это слово без кавычек) - эти выборы, хотя и проводились в условиях однопартийной коммунистической системы, все же благодаря Горбачеву дали нам впервые свободу выражения своих мыслей, свободу публичной дискуссии. Для демократически настроенных кандидатов на этих выборах главной идеей, главным лозунгом была идея альтернативности кандидатов, наличие не менее двух кандидатов в каждом избирательном округе. Сегодня - спустя пять лет, когда в каждом округе на выборах в Петербурге было зарегистрировано по 15-20 кандидатов на одно депутатское место, - об этом уже никто не вспоминает. Но тогда, в 1989 году, даже выдвижение двух кандидатов было уже успехом, если вспомнить, что семьдесят лет до этого в нашей стране выдвигалось только по одному кандидату и все они подбирались по разнарядке партийных органов, в которой детально были расписаны все характеристики будущего кандидата: от пола и возраста до профессии и семейного положения.

Вот почему на этих выборах для нас альтернативность и означала подлинную демократию. И лишь много позже мы убедились на собственном опыте, что альтернативность кандидатов - лишь один из элементов демократического избирательного механизма, а не панацея от всех зол тоталитарного устройства общества.

В процессе этих выборов демократы почти вслепую нащупывали тактику и методы ведения избирательной кампании, которая поначалу велась практически на одном энтузиазме, без денег, без опоры на соответствующие организационные структуры, которых еще просто не было. Характерно, что многие члены компартии, как и я, на этих выборах выступали в качестве независимых кандидатов.

При проведении этих выборов КПСС внедрила в тактику предвыборной борьбы невиданное доселе новшество: официальные органы компартии развернули ожесточенную травлю рядовых членов своей собственной партии, зарегистрированных в порядке самовыдвижения или выдвинутых трудовыми коллективами без согласования с инстанциями. Вот еще одна листовка из моей коллекции.

ИЗБИРАТЕЛИ!

Место изготовления подобной продукции безошибочно мог определить каждый - один стиль с головой выдавал райкомовских и обкомовских агитаторов, которые органически были не способны понять, что такая агитация успеха не принесет.

Вначале подобные средства контрагитации вызвали протест и возмущение, но очень скоро мы осознали, что нет такой подлости, на которую не пошли бы ради самосохранения себя как вида теряющие власть партаппаратчики. И чем больше грязи и клеветы лилось на наши головы, тем реальнее начинали мы, пока еще кандидаты в депутаты, осознавать, против кого мы вышли бороться.

Осознавало это и население. Стихийно стали складываться группы поддержки, потом - объединения демократических избирателей. До начала строительства политических партий было еще далеко, но зачин был сделан еще тогда, весной 1989 года.

Вторая избирательная кампания - весной 1990 года, по выборам депутатов местных и республиканских Советов - началась для меня с многочисленных обращений соискателей депутатских мандатов о поддержке. Мой политический рейтинг в стране как члена Верховного Совета СССР и одного из учредителей Межрегиональной депутатской группы был очень высок. Естественно поэтому, что многие кандидаты демократической ориентации хотели опереться в предвыборной борьбе на авторитет уже известных политиков-демократов.

Пишу об этом потому, что кое-кто из кандидатов, которые воспользовались нашими рекомендациями и поддержкой и на этой волне были избраны депутатами республиканских или местных Советов, впоследствии очень быстро переориентировались и оказались в лагере реакции. Более того, возглавили "непримиримую оппозицию", поставившую целью свержение законно и демократически избранной власти с последующей реставрацией коммунистических порядков.

В Ленинграде на весенних выборах 1990 года победа избирательных объединений демократической ориентации была более чем внушительной: они получили две трети мест в городском Совете и подавляющее большинство депутатских мандатов от города на Съезде народных депутатов России. Распространенным явлением на этих выборах было завоевание одновременно двух мандатов: и депутата городского Совета, и депутата российского парламента.

Я в это время работал в Москве в Верховном Совете - был до предела загружен работой над проектами новых законодательных актов и об участии в новых выборах не помышлял.

Однако случилось так, что в новом Ленинградском городском Совете неожиданно возникла тупиковая ситуация. Он никак не мог выбрать себе председателя. Победившее демократическое большинство немедленно раскололось на два примерно одинаковых и никак не могущих договориться между собой лагеря. Никто не хотел уступать! У "ДемРоссии" в Ленинграде в то время были два явно выраженных лидера: один из организаторов дискуссионного клуба "Перестройка" журналист-экономист Петр Филиппов и доктор геолого-минералогических наук Марина Салье. Оба радикально настроенные, умеющие говорить и увлечь слушателей, но совершенно не способные к компромиссу, не желающие ни в чем уступать друг другу. В результате уже избранный Совет раз за разом голосует, пытаясь избрать себе председателя, - и каждый раз дело кончается ничем: ни один из претендентов не может набрать требуемого количества голосов.

И тогда (это было уже в апреле) большая группа депутатов (более 100 человек) обратилась ко мне с предложением баллотироваться во втором туре выборов на одно из оставшихся свободными в первом туре мест, чтобы затем занять место председателя Совета. Я колебался. И этому были серьезные причины. Во-первых, прямая телетрансляция заседаний Ленинградского Совета очень быстро привела к падению рейтинга новой городской власти. Неприятно было наблюдать, как часами молодые и не очень уже молодые люди играли "в парламент", изводя ведущего заседание бесконечными требованиями: "По процедуре!", "По мотивам голосования!" Уже тогда, в первые дни работы Совета, многие избиратели поняли: эти люди в демократии любят только процедуру, ибо это их родное и кровное. Для них это - цель, а не средство решения конкретных проблем. Естественно, возникало сомнение в работоспособности Совета. И ясно было, что работать в нем будет непросто.

С другой стороны, все чаще у меня возникали сомнения в целесообразности продолжения работы в Верховном Совете СССР, который под руководством Лукьянова на глазах правел и становился все более реакционным. Однако решила дело мысль о том, что мой опыт парламентской работы пригодится новым депутатам городского Совета. Да и что греха таить: хотелось попробовать свои силы на новом поприще, каким бы трудным оно ни было.

После долгих раздумий я дал согласие выставить свою кандидатуру в Выборгском районе, где я тогда жил. Без особого труда я победил в первом же туре двенадцать моих соперников. Главная трудность уже тогда - весной 1990 года - состояла в том, чтобы избиратели пришли голосовать. Чтобы выборы состоялись, нужно было участие в них более половины списочного состава избирателей. Через четыре года - весной 1994-го - проблемой будет собрать уже не 50, а только 25 процентов от списочного состава избирателей, чтобы выборы были признаны состоявшимися.

Причина этому - и политическая усталость, и неверие предвыборным обещаниям. Люди стали задумываться: а тот ли они Совет выбрали? И что еще важнее: а нужны ли нам эти Советы вообще, если там нет конкретной работы, да и, по-видимому, не может быть?!

И все-таки выборы хоть и "на грани", но состоялись. А 21 мая 1990 года на сессии Ленсовета я был избран его председателем.

Буквально в первые же дни ведения мною заседаний Совета я столкнулся с жесткой оппозицией: только за одно заседание от депутатов поступало по 50-60 протестов и заявлений о нарушении процедуры работы. Я прилагал много усилий, чтобы вывести Совет из процедурного ступора, и в итоге радикал-демократы в Совете (самые "демократические демократы", как они всерьез себя называли) стали все чаще заявлять, что они не того выбрали, что они ошиблись и т. д. Я мог им только посочувствовать, особенно в связи с тем, что все их попытки добиться моего переизбрания так и не имели успеха.

Третья для меня избирательная кампания - выборы мэра Ленинграда в июне 1991 года. Протекала она нестандартно. Совершенно интуитивно я сделал ход, который западными политологами и специалистами по избирательным кампаниям был даже назван "гениальным". (Жаль, что дважды им не воспользуешься!) Когда началась подготовка выборов, я сделал публичное заявление о том, что отказываюсь вести предвыборную кампанию, а полученные мною от избиркома сто тысяч рублей передаю на содержание одного из детских домов. Я сказал также, что ленинградцы хорошо знают мои взгляды и убеждения, я их неоднократно высказывал и на деле доказывал, поэтому я не собираюсь агитировать за свою кандидатуру, а приму участие в избирательной кампании Бориса Ельцина, чтобы Россия получила демократического президента.

Соперником моим стал человек, имеющий в городе громкую известность главного строителя ленинградской дамбы. Еще у всех на слуху были разоблачительные публикации об этой "стройке века", затеянной бывшим первым секретарем Ленинградского обкома Романовым.

Шансов приспособить "дамбу против демократии" у аппарата Смольного не было. Удивительно, но и спустя два года после первого сокрушительного поражения обкомовских чиновников они ничего не поняли!

Незадолго до выборов в Ленинград приезжал Борис Ельцин. Как председатель Ленинградского Совета я встречал Председателя Верховного Совета РСФСР в аэропорту. У трапа журналисты спросили Бориса Николаевича, будет ли он баллотироваться на пост Президента России. Он ответил, что достойных претендентов будет много. Вот, мол, и Анатолий Александрович... Я тут же сказал, что в президентских выборах участвовать не буду, и предложил Борису Николаевичу стать его доверенным лицом в предвыборной кампании. Он мое предложение принял. Так получилось, что вместо ведения собственной избирательной кампании я поехал на юг России - в Ставропольский и Краснодарский края, в Ростовскую область, где работал в молодости, где меня помнили и где позиции коммунистов были особенно сильны. Не случайно эти места в шутку называли тогда "краем непуганых секретарей райкомов". Шансы Ельцина в этих регионах расценивались невысоко - на уровне 25-30 процентов.

Почему я не выдвинул собственную кандидатуру на первых президентских выборах в России, хотя все благоприятствовало такому решению? Причина одна: именно Б.Н. Ельцин был тогда единственным подлинным лидером демократов и конкурировать с ним - значит лить воду на мельницу Рыжковых, Макашовых, Бакатиных и других его конкурентов из коммунистического и национал-патриотического лагеря. Противники Ельцина на этих выборах поставили задачу - не допустить его победы в первом туре (напомню, что для победы требовалось большинство от принявших участие в голосовании при явке на избирательные участки не менее 50 процентов от числа зарегистрированных избирателей). В дальнейшем они планировали объединить свои усилия в пользу Н. Рыжкова, который, несомненно, был основным конкурентом Б. Ельцина.

Наша задача, напротив, состояла в том, чтобы обеспечить победу Ельцину уже в первом туре.

На юг России я поехал со своими ближайшими помощниками. За четыре дня поездки мы исколесили сотни километров. Выезжали в восемь утра. Час дороги - остановка. Митинг. Опять автомобиль. Вновь митинг. Хорошо, что представители "Демократической России" и местной администрации помогли организовать эти встречи.

Встречи и митинги проходили по большей части на открытых площадках (30 градусов по Цельсию в тени). Выступать приходилось зачастую с ручным мегафоном, "матюгальником", как называют его в народе.

Райкомы и обкомы здесь, в краю тогдашнего лидера Российской компартии Ивана Полозкова, тоже стремились показать, что их рано еще списывать со счета. Стройными рядами стояла против нас старая гвардия режима: привилегированные депутаты местных Советов, одураченные ветераны, а также функционеры компартии. Были провокации, были и каверзные вопросы, возникали острые дискуссии. Но главное открытие заключалось в том, что этот край - на вид немного сонный, живущий по-южному, с ленцой, - вдруг проснулся. Волна демократического движения и неприятия коммунистических порядков докатилась наконец и сюда. Тогда как в Москве и Ленинграде уже начался его спад.

Возвратился я из поездки окрыленный и сразу же сообщил Ельцину, что юг России должен проголосовать за него. И все же результаты выборов оказались для меня неожиданностью: 70 процентов поданных за Ельцина голосов в Ростовской области, 64-65 процентов - в Краснодарском и Ставропольском краях. Честно говоря, я был горд своим вкладом в эту победу. Мы провели за четыре дня более двадцати выступлений. И неважно, что отнюдь не все жители Ставрополя, Армавира, Кропоткина, Ростова, Новочеркасска и других южных российских городов были на этих митингах. Русское "сарафанное радио" сработало не менее четко, чем активисты из "ДемРоссии". Такова уж природа южан: пришедших оказалось ровно столько, сколько необходимо, чтобы о нашем приезде узнали в каждом Доме и в каждой семье.

Опыт этой политической кампании оказался для меня, пожалуй, наиболее важным. Во-первых, он показал, что никогда нельзя полностью полагаться на заключения социологов. Записные "обкомовские социологи" вообще не в счет, но и независимые социологические службы могут не учесть каких-либо факторов.

Во-вторых, бороться надо до последнего. Даже при неблагоприятном раскладе сил. Или скажем по-иному: как раз при тяжелом раскладе бороться надо до конца.

То, что в Москве и Ленинграде происходило весной 1989 года, через два года дошло и до глубинки России. Это как с модой. Провинциальный человек менее подвержен новым влияниям и веяниям. Он основательнее укоренен в привычный ему быт и не спешит гнаться за столичным жителем. "Вы распробуйте, а мы посмотрим!" - так рассуждает коренной провинциал. Но рано или поздно он потянется за столичным своим собратом, если увидит, что "в Центре" дела пошли. И в отличие от москвича и даже петербуржца, сумеет быстро набрать необходимый темп. И не только набрать, но и удержать его.

Во времена Великой французской революции была такая поговорка: прежде чем провозгласить республику, подумай, где взять столько республиканцев? Справедливо! Но когда ты видишь, как, преодолевая страх, с какой-то детской жадностью люди впитывают каждое слово, как медленно и с удивлением приходит к ним понимание, что свободное слово - норма общественной жизни, а не преступление, что можно называть вещи своими именами не только в тесном домашнем кругу, вопрос - "где брать республиканцев?" - отпадает сам собой.

И третий вывод - политика есть профессия. Нужны серьезные и хорошо скоординированные действия слаженных команд - аналитиков, социологов, политологов и психологов. Вместо этого мы занимались импровизацией, по сути дела самодеятельностью. На фоне кризиса власти КПСС самодеятельность демократов выглядела, может быть, даже убедительней, чем точно выверенные избирательные технологии. Задним числом я поражаюсь нашей самоуверенности образца 1991 года. Единственное оправдание - мы чувствовали силу и поддержку народа. К нему мы апеллировали, этой поддержкой мы и были сильны. В то же время, выступая как доверенное лицо Бориса Ельцина, я далеко не во всем отождествлял свои взгляды и свою программу с его программой и взглядами. Напротив, я всегда старался подчеркнуть, что у меня, как и у каждого, к кому я обращаюсь, есть и собственные взгляды. Но для их реализации поле будет открыто, если мы изберем Ельцина первым Президентом России. Эта самостоятельность позиции тоже была очень важна для избирателей, увидевших демократию в действии, почувствовавших, что впервые в российской истории от их голоса многое зависит.

***

Август 1991 года провел черту, разделившую XX столетие на две части. Части эти не равны. По сути, мы уже вошли в то новое тысячелетие, которое календарно начинается с 2001 года. Беда, что привычки у нас, так сказать, из предыдущей эпохи.

Август был ударом не только по прежнему политическому и экономическому строю, но и, как это ни покажется странным, по демократическому движению. Мы строили свои планы из расчета еще несколько лет быть в оппозиции к режиму и не были готовы к такому повороту событий. Но режим рухнул почти без нашей помощи. В какой-то мере обломками накрыло нас всех. Как точно выразился А. Солженицын: "Все мы оказались под обломками коммунизма!"

После августовских событий 1991 года демократическое движение страны на какое-то время вновь сплотилось. Начали возникать и набирать силу новые течения и партии. Те, кто отчетливо видел органические пороки "ДемРоссии", разъедаемой амбициями и радикализмом, попытались создать новое массовое демократическое движение, названное Движением демократических реформ. Вместе с Гавриилом Поповым, Александром Яковлевым, Эдуардом Шеварднадзе, Аркадием Вольским я был одним из его учредителей.

Мы стремились создать респектабельное движение еще не обнищавшего советского "среднего класса". Делая ставку на профессионализм и основательность, мы искали опору в тех, кто уже успел чего-то добиться в жизни, кто революции предпочитает целеустремленную и продуманную политику реформ. Конечно, это не те люди, что ходят на митинги и разносят листовки. Но именно они лучше других понимают происходящее и видят контуры будущего общества, будущей жизни. Мы рассчитывали, что средний класс посткоммунистического общества будет формироваться именно из этих людей и именно они станут стержневой основой будущей демократической России.

Однако жизнь рассудила по-иному.

О необходимости новых выборов заговорили сразу после августа 91-го. Что было бы, если бы они тогда состоялись?

Говорят, что история не знает сослагательного наклонения. Это правда. Но для историка и политика сослагательное наклонение - очень важная категория не одной только грамматики. Да, осенью 1991 года еще можно было попытаться принять закон о реформировании всей системы власти в стране. И можно было назначить новые выборы. Достаточно было, чтобы Борис Ельцин сам заявил о необходимости такого реформирования советской системы. Шанс этот был упущен по вполне понятным причинам. Новая политическая реальность, как и новые политические инициативы, выковывалась уже не в Москве. "Союз нерушимый" трещал по всем швам. К декабрю от него де-факто мало что осталось, и Беловежское соглашение лишь закрепило уже случившееся.

Платить по векселям августа и декабря 1991 года нам пришлось в октябре и декабре 1993-го. И что толку, что и векселя-то были чужими...

Итак, два года напряженных поисков выхода из нового кризиса власти, уже российского. Силы, поддерживающие Президента (да и он сам), говорили о необходимости досрочного роспуска Съезда народных депутатов и Верховного Совета. А депутаты постоянно ставили вопрос о выражении импичмента Президенту. Противостояние то затихало, то искрило ультиматумами и вспышками митингов в обеих российских столицах.

Дата выборов - 12 декабря 1993 года - была определена указом № 1400. "Чем скорее оппозиция включится в предвыборную кампанию, тем скорее она покинет Белый дом" - так рассуждали в Кремле. Но непримиримая оппозиция и ее лидеры вовсе не собирались покидать свою цитадель. Они взяли курс на вооруженное восстание. Ибо их интересовала вся власть, а совсем не парламентская деятельность.

После октябрьской кровавой развязки дата выборов стала еще более неприемлемой. Причем для всех. Силы, поддерживающие правительство и Президента, к выборам не были готовы ни идейно, ни организационно. И говорили об этом открыто контрреформистским силам, только что пережившим шок поражения 3-4 октября, выборы тоже были некстати.

В сентябре на последнем перед мятежом красно-коричневых Президентском совете практически все члены совета говорили о невозможности нормально подготовить и провести эти выборы. Ельцин всех выслушал, но решение принял сам. Он понимал, что нужно как можно скорее положить конец всевластию Советов и юридически оформить новую российскую государственность. Иначе говоря, принять новую Конституцию. Но было, как мне представляется, и другое, более личное, нежели политическое, соображение. Президент очень болезненно реагировал на упреки в том, что он-де стремится к собственной диктатуре и установлению нового авторитарного режима. Об этом давно уже говорили в стане непримиримой оппозиции. Но в последнее время голоса стали раздаваться и с другой стороны - из лагеря демократов. Не скрывали своей озабоченности и ведущие политические лидеры Запада. Октябрь 93-го ведущие западные политики встретили, можно сказать, с пониманием. Но практически каждый счел своим долгом указать, что московские события ставят под угрозу проведение реформ и уже достигнутые Россией результаты демократических преобразований.

Пресса была заполнена предсказаниями о том, состоятся или нет выборы парламента, а главное - когда будут новые президентские выборы. И если вспомнить о некоторых заявлениях, сделанных от имени Президента в последние дни сентября на переговорах с представителями Верховного Совета в Свято-Даниловом монастыре, происходивших по инициативе и под эгидой Патриарха Алексия II, в частности о готовности Президента при определенных условиях пойти на досрочные президентские выборы (называлась даже возможная дата - 12 июня 1994 года), тогда становится понятной и вполне объяснимой решимость Ельцина провести парламентские выборы в декабре, во что бы то ни стало.

Более того, могу засвидетельствовать, что в одну из сентябрьских встреч (накануне самых острых дней противостояния) Ельцин говорил как о крайнем средстве, что если дело дойдет до вооруженного противостояния, то, чтобы не допустить гражданской войны, он согласится пойти на досрочные президентские выборы 12 декабря.

Фактически подготовка к выборам началась после 10 октября, проводилась в страшной спешке, и немудрено, что было наделано столько ошибок. Как это ни парадоксально, демократы оказались к выборам совершенно неподготовленными: "Демократическая Россия" фактически развалилась, новые партии так и не были созданы. Поэтому выборы для нас начались с лихорадочного формирования избирательных блоков. "Выбор России" Гайдара, "Яблоко" Явлинского, ПРЕС Шахрая создавались буквально в считанные дни. Российское движение демократических реформ (РДДР), одним из руководителей которого я был и жизнь в котором едва теплилась, решало вопрос: идти на выборы самостоятельно, со своим собственным списком и своей программой, либо в блоке с другими партиями и движениями?

В эти дни в Москве едва ли не каждый день проходили встречи и собрания лидеров разных политических партий и движений, а также общественных организаций (профсоюзов, экологических, творческих и др.), которые могли оказать влияние на результаты выборов. Я считал, что для победы на выборах всем организациям и партиям демократической ориентации необходимо объединиться в два избирательных блока: один - выступающий с проправительственных, пропрезидентских позиций (его ядром мог бы стать "Выбор России" Гайдара); другой - блок конструктивной оппозиции, выдвигающий демократическую альтернативу политике правительства и Президента, критикующий формы и методы проведения реформ, но твердо стоящий на демократических, реформистских позициях. Если бы это было сделано, то, во-первых, мы смогли бы привлечь на выборы больше людей, а во-вторых, демократически ориентированный, но недовольный политикой правительства избиратель получил бы серьезную альтернативу правительственному блоку. Уверен, что было бы гораздо меньше голосовавших за Жириновского и коммунистов, а демократы смогли бы рассчитывать на устойчивое большинство в Государственной думе.

Я считал, что в этот блок помимо РДДР могут войти Явлинский, Вольский (с конструктивной частью промышленников), многие из бывших членов Межрегиональной группы, а также такие известные в стране люди, как А.Н. Яковлев, маршал Е.И. Шапошников, С.С. Алексеев и многие другие. В результате нескольких встреч мы были близки к соглашению, но оно так и не состоялось из-за позиции Явлинского.

Григория Алексеевича Явлинского я знаю с 1989 года, когда он был мало кому известным экономистом из Комитета по труду и социальным вопросам. С первого знакомства он поразил меня оригинальностью и глубиной суждений. Я сразу почувствовал в нем человека крупного масштаба - настоящего государственного мужа, резко отличающегося от тех, кто в то время занимал высшие посты в государстве. Прошло немного времени, а сегодня уже и фамилий-то их никто не помнит - настолько безликими были эти люди.

Явлинский уже тогда был готовым премьер-министром и скорее всего стал бы им, если бы не независимость и строптивость характера.

Когда Ельцин предложил ему осенью 1991 года этот пост, Явлинский поставил ряд условий, и прежде всего, что всю правительственную команду будет формировать он сам. Ельцин на это не согласился, и Явлинский ушел в отставку с поста вице-премьера по вопросам экономической реформы. Его место занял Е. Гайдар, который своих условий Президенту не ставил.

В эту предвыборную кампанию Явлинский решил проверить свои шансы стать Президентом России. По этим соображениям он и отвергал все предложения о совместном выступлении на выборах. Его позиция объективно нанесла большой ущерб единству демократических сил и способствовала их поражению на декабрьских выборах. А в итоге не Явлинский, а Жириновский стал победителем в борьбе по партийным спискам. Закономерным результатом такой позиции Явлинского стало и то, что ни он сам, ни члены его фракции не стали в парламенте заметными фигурами.

К сожалению, и после выборов объединения демократических сил так и не произошло. Даже поражение ничему не научило наших демократических лидеров. Иногда кажется, что они готовы потерять все (и даже собственную голову), лишь бы не уступить места своим единомышленникам из демократического лагеря. Ради удовлетворения своих (пусть даже эфемерных) амбиций они готовы на все. Это про них известный анекдот советского периода - "Господь Бог явился советскому человеку и говорит: "Я выполню любое твое желание, но имей в виду, что при этом твой сосед получит вдвое больше". Подумав, советский человек отвечает: "Господи, лиши меня одного глаза!". Но куда хуже, когда Бог лишает политических деятелей не глаз, но разума.

Декабрьские выборы показали, что для победы в избирательной гонке недостаточно личных качеств кандидата и его умения вести кампанию. Теперь решающими факторами становятся наличие команды профессионалов и деньги, необходимые для приобретения эфирного времени, для печатания избирательных материалов и для оплаты массовых распространителей этих материалов.

Нас ждут впереди декабрьские (1995 года) выборы парламента (на которых, по моим прогнозам, не будет победы Жириновского), а главное - президентские выборы в июне 1996 года. От этих двух выборных кампаний будет зависеть судьба России, ее будущее.

К этим выборам мы должны прийти во всеоружии, сделав необходимые выводы из поражения в декабре 1993 года. Судьба подарила нам еще два года напряженной работы по выводу страны из кризиса и параллельно - не менее напряженной подготовки к будущим выборам. А в том, что шансы победить у нас есть, меня убеждают результаты мартовских (1994 года) выборов в городское собрание Санкт-Петербурга: ни один из представителей партии Жириновского и других националистических групп, а также ни один коммунист не были избраны депутатами.

Российский избиратель, как всегда, непредсказуем. И об этом мы не должны забывать в преддверии будущих выборов.